— Не все, — признался Сармат, похлопывая себя по бедрам. — Но — взгляни. Будешь мне княгиней, Малика Горбовна, лучшей и богатейшей из княгинь. У твоего рода много врагов, страшных, кровных, и в моих силах оставить от них лишь пепел. Семья хана, убившего твоего старшего брата…

Малика поперхнулась.

— Ты слишком много знаешь для того, кто круглый год сторожит сокровища в своей горе.

— …неверные кмети, замышлявшие заговоры против твоего отца. Другие князья — есть ли кто-то достаточно могущественный, чтобы вы с ним не ладили?

Есть. Мстивой Войлич из северной твердыни.

— У моей княгини не будет врагов, — прошептал Сармат. Малика откашлялась и отставила кубок, который тут же взял ее муж: — Твое здоровье, женушка.

И выпил.

— Гладко стелешь, Сармат-змей, — медленно проговорила Малика, — только спать жестко.

Но ему и самому надоело хвалиться — вспомнил, что ночь не настолько длинная, чтобы тратить ее на одни разговоры.

— Есть то, с чем даже ты не поспоришь, — выдохнул он, делая шаг. — Никто, кроме меня, тебе не ровня — ни по роду, ни по богатству, ни по величию. Может, лишь князь из Волчьей Волыни, ну да что о нем говорить? Кажется, он враг тебе?

Сармат тоже был ее врагом, и Малика ненавидела его гораздо сильнее Войлича.

— Знаешь, Малика Горбовна, — говорил он, подтягивая ее к себе за локоть, — у тебя не худший муж.

Медовый свет лампад дрогнул, бросая жалобные отблески на картины из жизни княгини Ингерды. Малика почувствовала горячее дыхание на своей шее.

— Бедный, бедный Сармат, — жарко вытолкнула она, запрокидывая голову. — Что же ты будешь делать, когда переведутся люди, готовые тебе верить?

Сармат усмехнулся ей в ключицы.

ТОПОР СО СТОЛА VI

Фасольд сидел на сундуке и угрюмо перебрасывал топор из одной руки в другую. Когда воевода был в дурном настроении, к нему старались не подходить — дороже бы вышло, хотя Хортим Горбович не понимал, что успело рассердить Фасольда. День стоял удивительно погожий: голубело безоблачное небо и ласково светило прозрачное солнце. Волны послушно лизали щиты солеными языками. Ветер сменился на попутный, и гребцы наконец-то получили недолгий отдых. Боевой драккар княжича ладно шел по морю в сторону Девятиозерного города — оставалась лишь пара дней пути. Скоро бы показалась земля, обещавшая дружине приют и пищу, а пока вдали лишь смутно серели массивы гор.

— Гляжу, твой воевода опять невесел, а, Хортим Горбович? — Арха подскочил к господину, стоявшему на носу корабля, и хлопнул по плечу.

— Тихо ты, — отозвался княжич и неспешно оглянулся. Фасольд сидел там же, где и прежде, перекидывал топор и неприветливо смотрел не то на Вигге, разговаривающего с кормчим, не то на затерявшегося среди гребцов Инжуку — благо, тот уже крепко стоял на ногах, полностью оправившись от болезни. — Не буди лихо.

— Слушаюсь. — Арха, криво улыбнувшись, проследил за взглядом Хортима и вдохнул полной грудью. — Как думаешь, славно ли нас примет озерный князь?

Князем Чуеслава Вышатича, сына кожемяки, назвало вече. Рассказывали, что он был немногим, лет на пять, старше Хортима и что люди любили его за веселый нрав и справедливую руку.

— Лучше, чем приняли в Волчьей Волыни. — Хортим надеялся, что в маленьком портовом городе все будет спокойнее и проще. Без старых врагов его отца и буйного Фасольда, пытавшегося уязвить Мстивоя Войлича. — Представляешь, как удивится Чуеслав?

— О да, — хохотнул Арха. — Готов поспорить, ты окажешься первым Горбовичем, посетившим его дворы. Многие Чуеслава-то и за князя не считают. Безродный, говорят, пес.

— Люди много что говорят, — отозвался Хортим. — А ты не повторяй.

— Больно надо, княжич. — Арха блаженно прикрыл глаза, вслушиваясь, как ветер гуляет в хлопающих парусах. — Чуеслав мирно сидит в своем городе и правит мудро. Из кожи вон не лезет, к дочерям Мстивоя не сватается.

— У Мстивоя нет дочерей. Только сыновья.

Хортим задумчиво потер костяшки заплывших ожогами пальцев и сощурился. Вигге отошел от кормчего и теперь стоял у борта, всматриваясь вдаль. Потоки соленого воздуха шевелили его седые волосы. Словно почувствовав взгляд, Вигге повернулся — и встретился с княжичем глазами. И что за страшные у него были глаза — цепкие, бездонные, старческие на совсем еще не старом лице. Вигге медленно развернулся, намереваясь подойти к Хортиму, — в последние дни они разговаривали часто. Отшельник оказался приятным собеседником: умным и сдержанным, но все равно что-то в его облике неизменно тревожило Хортима. А Вигге тем временем начал сливаться с обычными воинами из дружины — переоделся в одежду, похожую на их, повесил меч на пояс и срезал чересчур длинные ногти, поняв, что с ними неудобно на боевом корабле. Лишь по-прежнему кашлял кровью и по-прежнему не обращал на это внимания.

— Скажи честно, — как-то попросил его Хортим, — ты хочешь вернуться в княжества, чтобы найти себе лекаря? Их много в наших горах.

Тогда Вигге равнодушно пожал плечам и сказал, что уже ни один лекарь не в силах ему помочь.

Отшельник не слишком нравился дружине — особенно людям Фасольда и самому Фасольду, но Хортим бы удивился, если бы вышло иначе. Вигге знал, что воевода относится к нему с насмешливым презрением, но нисколько не беспокоился. И даже сейчас остановился недалеко от него, угрюмого, сидевшего на сундуке и перебрасывающего топор.

— Давно хотел спросить тебя, Хортим Горбович, — спокойно начал Вигге, поглаживая треугольную бородку. — Разреши?

Княжич сделал несколько шагов к нему навстречу и дружелюбно ответил:

— Разрешаю.

Арха двинулся следом, не то наслаждаясь безоблачным небом, не то настороженно вслушиваясь.

Вигге никогда не задавал вопросов из простого любопытства, и тем страннее показался этот.

— Есть ли у тебя братья, Хортим Горбович? — Отшельник говорил негромко, но его голос перебивал хлопанье парусов, шелест моря и беззлобные перепалки дружины. Даже Фасольд вскинул разодранное и криво сросшееся ухо с серебряной серьгой.

Хортим нахмурился и кивком указал на несколько пустующих сундуков, предлагая Вигге сесть, и рядом с ним осторожно скользнул Арха. Наконец княжич ответил:

— Был старший брат, да погиб в бою. — Он поставил локти на колени и сплел обожженные пальцы. Потом по-птичьи склонил голову вбок. — Осталась лишь сестра.

Может, зря они не выбрали место подальше от Фасольда? Хортиму никогда не претило быть осмотрительным, особенно когда дело затрагивало Малику и влюбленного в нее воеводу.

— Зачем тебе?

Но Вигге будто не услышал.

— А что твоя сестра, Хортим Горбович? Она тебя старше? Влиятельнее? Много ли верных людей у нее и ее мужа?

— Старше, — рассеянно отвечал тот. — Но на этом все. У моей сестры нет ни друзей, ни мужа. И если верить толкам, сейчас она в чертогах Сармата-змея.

— Ах. — Вигге слегка откинулся назад. — У Сармата. — Его губы протянули два слова и сломались в многозначительную усмешку. А затем выплюнули сгусток крови в выуженный из-за пояса платок.

В последнее время Вигге много спрашивал о драконе. Ему с упоением и насмешкой рассказывала вся дружина — есть же на свете кто-то, не знающий про жен Сармата, непомерную дань и летний солнцеворот.

— Что от тебя хочет этот странный человек, княжич? — весело спросил Арха, но его бледные глаза, из которых словно вытекла вся краска, внимательно поблескивали из-под бесцветных ресниц. — Есть ли ему дело до семьи моего господина?

Вигге даже не повернулся в его сторону.

— Тогда почему твои люди называют тебя княжичем?

Хортим вскинул брови и улыбнулся:

— А как же им следует меня называть?

Вигге смотрел на него долго и будто бы немного разочаровано — он не скрывал, что считает Хортима смышленым юношей.

— Твой отец мертв, — ровно сказал он. — У тебя больше нет брата. Твоя сестра в заточении и не сможет поднять бунт. Значит, ты должен быть князем Гурат-града. Поэтому я спрошу еще раз, Хортим Горбович: почему твои люди называют тебя княжичем?