Ее взгляд пылал — впервые за все время, а голос дрожал от злобы и досады. Ворон, лохматый, встопорщенный, глухо каркал, кружа над повозками.

По задеревеневшему лицу Тойву было непонятно, чью шею он бы перерубил с большим удовольствием.

— О чем она говорит, Тойву? — Рот Оркки Лиса искривился, но предводитель не ответил. Он не собирался рассказывать всему каравану то, что Совьон узнала о драконьей невесте. — Что за «ткать»?

— Много вопросов. — Сплюнув под сапоги, Тойву убрал топор. Он понимал, что снесенная с плеч голова одного их соратника — худшее, что воины могли увидеть перед дорогой, даже если эта голова была безрассудная и больная. — Вымеска свяжите и положите на одного из коней, пусть проветрится. Если дернется, прирежьте. Если заговорит, дайте знать.

Скали подхватили под локти — он не сопротивлялся, только мычал и плакал, но уже от облегчения: понял, что его пощадили.

— Совьон, разломай к тварям небесным эту свирель. — Тойву сощурил глаза. А Рацлава завопила так, что ее голос стал тоньше птичьего крика. Едва поднявшись на ноги, она оступилась и снова упала, забившись, как безумная. — У Восточного креста купим ей другую, чтобы играла своему мужу.

Не замечая истошных рыданий, Тойву велел Та Ёхо и Лутому затолкать драконью невесту в повозку и гаркнул, что пора отправляться в путь.

…Тогда Рацлаве казалось, что просто не может быть дня страшнее.

КАМЕННАЯ ОРДА II

Постель еще хранила чужое тепло.

Малика Горбовна думала, что выдержит прикосновения Сармата и не выпустит ярость раньше срока. Но разгоралась ночь, а дыхание над ее ухом было таким жарким и рваным, клокочущим, будто смех. Движения в ней — торопливые, властные, и, нет, нет, это оказалось выше ее сил. Малика взбрыкнулась под телом мужчины, лязгнула зубами — в полумраке она не поняла, во что вцепилась, в подбородок ли, в плечо. Во рту стало липко и солоно. Она даже пыталась задушить Сармата — руками, подушкой, покрывалом, царапалась, выла, но, конечно, ничего у нее не вышло. А ему, утирающему кровь, было легко и смешно. И он хватал ее за волосы, как ловил бы за гриву норовистую кобылицу, и пальцы, оставляющие следы на шее, словно бы держали псицу за холку.

— Что же ты, Малика Горбовна. — По голосу она слышала, что Сармат улыбался. И именно голос — не рука, стиснувшая горло, — заставил княжну притихнуть, обнажив десны в оскале. — Я не хочу причинять тебе боль.

Наутро Малика, поднявшись с постели, слепо налетела на маленький столик. Одна из чаш перевернулась, расплескивая недопитое вино, вторая покатилась и упала на пол, но девушка не слышала звона. Неуклюже рухнула ваза с хрупкими каменными цветами — рассыпались тонкие лепестки из бычьего глаза и яшмы. Малику шатало и мутило. Она с трудом держалась на ногах, и мимо проплывали стены небольшого бронзово-ониксового чертога. Княжна не могла знать, что марлы так и не довели ее до главных залов Матерь-горы.

Сперва зеркальная гладь показалась ей темной, и собственное лицо походило на лицо повешенной, качающейся в тумане. Запутанная копна волос, шея в синяках и следах от поцелуев. Выглядывающий кусочек смятой исподней рубахи, которую Малика натянула негнущимися пальцами. Лопнувшие сосуды у черного ободка глаз. Княжна медленно приблизилась к зеркалу, упираясь в столешницу под ним.

— Смерти его хочу, — сказала хрипло и ласково. — Слышишь?

Повешенная не ответила.

В последние дни Малика видела много сокровищ. В грудах лежали драгоценные камни, монеты и длинные цепочки, перстни, медальоны, украшенные тукерские седла, незнакомые идолы, богатые щиты. Только кинжалов не было. Никакого оружия — ни меча, ни топора, даже ни остро изогнутой заколки. Наверное, каменные слуги прятали их от пленных.

Одно хорошо: где-то в Матерь-горе старая вёльха холила свою прялку и обрезала нити ритуальным кинжалом.

…Кригга никогда не встречала вещицы удивительнее.

Это была музыкальная шкатулка, вытесанная из змеевика. Стоило открыть ее, как внутри зашевелился механизм, — в первый раз девушка чуть не отпрыгнула в суеверном ужасе. Но потом зазвучала музыка, высокая, легкая, пощелкивающая. Грустно-таинственная и такая красивая, что Кригге захотелось заплакать от восхищения. Что за мастер мог изготовить такое чудо? Кто сумел поймать волшебство и заключить его в оболочку из змеевика? Только великий камнерез.

Внутри ларца двигались фигурки. Плавно ползли гребни бирюзовых и апатитовых волн, подернутых изумрудной пленкой. Жужжа, плыл янтарный кораблик с гранатовым парусом. И, вторя музыке, между пластинами воды показывался хребет костяного морского чудовища. Выныривал его чешуйчатый хвост, поднималась страшная голова — а потом чудовище вновь пряталось за бирюзу, и кораблик мчался дальше. Кригга никогда не видела моря и только слышала о приключениях и кораблях. И она смотрела на шкатулку, стоящую на ее коленях, так долго, что заболели глаза.

— Спасибо, — тихо сказала она, вскинув голову. — Спасибо, что принесли.

Кригга сидела в блестящей малахитовой палате, и сувары, карлики-прислужники Сармата, крутились рядом. Маленькие, безмолвные, исполнительные, с каменными лицами, похожими одно на другое. Они положили перед драконьей женой много новых даров, накрыли ей стол, поярче зажгли лампады, чей свет плясал на малахитовых стенах. Из-за этого Кригге казалось, что наступил вечер. Она вспомнила родную деревню, и девичьи гадания, и бабкины истории, рассказанные вкрадчивым полушепотом.

Плыл янтарный кораблик, и чудовище плескалось в море. Это была погоня без начала и конца.

Марлы нарядили Криггу в другое платье — бежевое с зеленым, нежное, богатое. Как замужней женщине, ее волосы спрятали под головным убором, но тот, высокий и тяжелый, сдавливал лоб. Девушка попросила снять его, и две длинные, уложенные на темени косы развернулись до пят. Кригге было незачем покрывать голову: Сармата она не видела уже очень давно, так же, как и княжну, и едва ли что-то заботило каменных слуг. Поэтому сейчас девушке дышалось почти свободно — она смирилась со своим заточением в горных недрах, стараясь не думать о страшном.

Но не вышло. Сквозь музыку шкатулки Кригга услышала тяжелый стук — он раздавался за стенами палаты.

— Что это? — глупо спросила Кригга, зная, что сувары немы. Но сердце ухнуло, когда суетливые прислужники замерли. Оставили ткани и самоцветы, бросили кубки и, шаркая, отползли от входа.

Они испугались.

— Сармат? — Голос треснул. Конечно, нет. Человеком он ходил крадучись, невесомо, и едва ли дракон мог издавать такие звуки.

Пересилив себя, Кригга закрыла шкатулку, убрала с колен и осторожно поднялась на похолодевшие ноги. Мерный стук нарастал — еще немного, и стены бы задрожали. Бледнея, кусая губы, Кригга как можно тише дошла до дверей, малахитовых с синей мозаикой, и застыла, не решаясь их приоткрыть. Что напоминал этот гул?

Шаги.

Не бойся. Ярхо редко показывается в этих чертогах.

Но сейчас Кригга была далеко от зала, в котором Сармат проводил с ней ночи.

А если он и придет, то не причинит тебе зла.

Ладонь слабо толкнула одну из створок. Кригга припала к щели, щурясь на синеватый свет самоцветного коридора.

Вечерами бабка рассказывала и про него. Про его каменную орду, не знавшую ни усталости, ни пощады. Завидев их, люди поднимали крик и плач. Заливались колокола на башнях — и жители всегда, всегда бежали, за деревянные стены или земляные валы, за частоколы и заборы, и матери хватали ревущих детей, а мужчины брались за оружие, чтобы сломать его в неравном бою. Опаснее умелых воинов лишь воины, которых нельзя убить. Любой знал: Ярхо-предатель приносит с собой гибель. Он всегда приходил туда, куда велел его брат, и вырезанные поселения чернели за его спиной.

Ярхо проходил мимо чертога, и Кригга рассматривала его сквозь узкий просвет. Впервые увидев Сармата, она могла назвать мужчину веселым, насмешливым, красивым, пугающим, но для Ярхо на ее языке вертелось только одно слово. Он был страшен.