— Рагне погиб, а ты даже не плачешь. Что бы ты сделала, если бы это был он?

Сошла бы с ума. Выцарапала бы сердце, чтобы оно перестало болеть. Каталась бы у холодных ног Сармата и выла до тех пор, пока бы не умерла.

— Я люблю вас всех, — выдавила княгиня.

Это правда. Но Сармата — куда сильнее, и в этом не ее вина. Ингерду очень рано выдали замуж за мужчину втрое старше ее. Хьялму и Ярхо у нее забрали сразу же — негоже бабе воспитывать княжеских детей, и Сармат стал ее отдушиной. Ласковый, веселый, смышленый Сармат. Рагне всегда был беспокойным: ночами пугал нянек, вопя так, что девушке хотелось накрыть его подушкой. Ингол оказался слабоумным — что про него говорить? А Ингерда так устала от жизни племенной кобылы, устала бояться мужа и быть вещью. Сармат всегда, и в десять, и в семнадцать лет находил время для нее. Он заботился о чувствах матери и проводил с ней вечера, если она грустила. Утешал, когда красавица-княгиня нашла первый седой волос, а позже привозил украшения, которые она так любила. Лал, изумруд, опал — в шкатулках Ингерды было множество браслетов, ожерелий и брошей. Больше, чем у любой другой женщины. Она носила плетеные венцы, жемчужные нити и богатые рясны, оттеняющие медь волос. Сапфир, кварц, малахит. Люди осуждали то, что Ингерда ходила в серьгах и кольцах даже во времена траура.

Она с трудом перевела взгляд на Рагне. Великие боги, как он был юн и горд.

— Мне тяжело, княже, — сказала Ингерда сыну. — Позволь мне уйти и скорбеть в одиночестве.

Хьялма посмотрел на нее так, что по спине женщины прошел холодок. Это она, бросаясь на колени, умоляла пощадить Сармата у Криницких ворот. И это она тайно радовалась, когда Ярхо предал своего князя и освободил Сармата из подгорной тюрьмы. Но Ингерда понимала, что теперь ее любимому сыну не будет пощады.

Человек он или дракон, неважно. Кого бы он ни сжигал, пусть его сохранят чешуя и кольчуга, защитят когти, зубы и мечи. Пусть Ярхо ведет его рати и вернейшие из жен охраняют его покой. Пусть Сармат будет жив и велик — а Ингерде остается оплакивать двух своих детей и просить, чтобы боги не забрали у нее третьего.

В Халлегате били колокола, и их поминальная песня не прекращалась еще несколько лет.

КАМЕННАЯ ОРДА I

У него был ровный чеканный шаг. Тяжелый и до того громкий, что отзывался эхом на нижних этажах башни, поросшей диким плющом. Вечерами в ее узких бойницах плясал свет, а на пике реял обрывок княжеского знамени: красный крылатый змей на кремовом полотнище. Но пройдет девять лун, и башня будет сожжена. Спустя время на обгоревшие камни наползет свежий плющ, а черные щербины окон станут, не мигая, смотреть на окружавшее их глубокое ущелье. И ни заблудшие путники, ни лихие разбойники и горные ведьмы не рискнут подойти к этому проклятому месту.

Первое, что сделает Сармат-змей, превратившись в дракона, — выжжет свою тюрьму.

Никто не мог услышать Ярхо. Сначала стражники решили, что он приехал от князя, а когда поняли, было уже поздно. Они не сумели ничего сделать — Ярхо смял их, всех девятерых, нещадно, не проронив ни слова. Стражники даже не были его врагами, но он, не задумываясь, оставил их непогребенными — переступил через распластанные тела. Бесчестный поступок, но Ярхо ли бояться божьего гнева? Он предал своего брата и князя, а это куда страшнее.

Лестничная спираль была узкой, и Ярхо касался плечами стен. Перед дверью он постарался расправить грудь и занес меч, взятый из чужой руки. Ярхо знал, что Хьялма приказал уничтожить ключи, открывающие тюрьму брата, все до единого. Деревянная дверь поддалась не с первого удара: лезвие меча дрожало и шло выщерблинами, но наконец она жалобно всхлипнула, выгнулась и накренилась к полу, присыпанному трухой.

Из щели бойницы, расположенной под куполообразным потолком, лился слабый свет. У стены горбился человек, закованный в цепи, и поначалу Ярхо смог разглядеть лишь свалявшиеся блекло-рыжие волосы и длинную исподнюю рубаху Потом — потом были сухие запястья, перетертые кандалами до сливовой синевы. И резко вскинутое лицо: осунувшееся, с впалыми щеками. Это ли Сармат? Блистательный, холеный Сармат, не показывавшийся без золота, винно-красных камней и узорной парчи? Где его красота, которую так любили женщины, — хитрый прищур глаз, лукавый излом губ? Он был заросший, с выцветшей до ржавчины редковатой бородой. Пропитавшийся кислым тюремным запахом, страшно худой. Прежний Сармат плясал с кривыми тукерскими саблями, а этого Ярхо мог убить одним ударом.

Грязная исподняя рубаха, поникшая шея, выступающие кости. Ярхо не видел только одного — следов побоев. Но Хьялма, устроивший тюрьму, знал, что Сармат никакой боли не боится так, как одиночества. Надсмотрщики даже не заходили к нему, а еду оставляли через прорезь в двери. Стража менялась раз в пару месяцев — у Сармата не оставалось возможности найти себе союзников. Он провел в тюрьме чуть больше трех лет и уже не походил на себя. Облезлая подвальная крыса: Сармат так бы и умер здесь. Хьялма бы все сделал, чтобы напомнить ему последние дни заморенного в темнице Ингола. Глаза бы тоже выколол, но тогда бы пришлось хоронить мать, которая бы как-нибудь да об этом узнала.

Одно время Сармат лишь подслеповато моргал. Потом поднял руку, и его цепи лязгнули, волочась по каменному полу. Он потер переносицу, будто стараясь прогнать видение: древесные щепы хрустят под тяжелой ступней Ярхо. Но видение не проходило, и тогда Сармат улыбнулся. Ярхо увидел пустоту на месте клыка, который Хьялма выбил ему в поединке у Криницких ворот.

— Я говорил, что ты всегда был моим любимым братом?

Надломленный, лающий голос. Но и его Сармат слушал с удовольствием. Как он звучит, как в нем растворяются удивление и насмешка, расплываются призраки давних бархатных нот.

— Надеюсь, Хьялма умер? — Сармат прищурился. В темных глазах зазмеились медовые прожилки, похожие на язычки пламени.

— Он жив.

— Жаль. — Сармат потянулся, и цепи снова звякнули. — Но ненадолго, раз ты здесь.

Подумав, сглотнул с трудом:

— Как мать?

Он продолжал спрашивать, а Ярхо, отбросив чужой меч, пересек комнату и оказался рядом с ним. Теперь, когда Сармат понял, что брат не уйдет, в его голосе зазвучал голод: как Халлегат? Что происходит в мире? Забыли ли Сармата его друзья?

Цепи были крепки, но не крепче клинка Ярхо.

«Все, кто шел за тобой, либо отреклись, либо погибли. В Халлегате княжит Хьялма, и люди его любят. Вот уже три года мать носит траур — едва ли по Инголу. В мире спокойно без тебя, Сармат». Ярхо процедил еще одну короткую фразу и, схватив брата за ворот, рывком поднял на нетвердые ноги. На полу лежали разрубленные цепи.

Покачиваясь, Сармат прищурился сильнее, совсем по-змеиному. Потер вспухшие лиловые запястья. Провел грязными пальцами по рыжим космам, падающим на лопатки. Сплюнул под босые ноги и, вытерев рот рукавом, тихо спросил:

— Почему пришел?

Ярхо ему так и не ответил.

Он не ответит и позже, когда Хьялма возведет для братьев новую тюрьму, самую неприступную из всех. Когда их имена расщепят на легенды, княжества закипят в крови, а шаманы айхов-высокогорников проклянут хитрого человека, укравшего себе тело дракона. Ярхо бы не сказал и полслова о своем предательстве, но Сармат умел выуживать целые фразы. Даже спустя тысячу лет, которую Ярхо провел, врастая в гору.

Тысячу лет спал дракон, пойманный в ловушку Хьялмы и заключенный в обезображенное тело собственной матери. Тысячу лет Ярхо не знал сна — камень заменил его мышцы и кости, заполнил жилы. Он стоял, и горная порода была продолжением его позвоночника. Она обездвижила его ноги, сковала руки, сдавила грудь. Сармат спал, и под медными пластинами текли горячие токи крови. Из ноздрей выходил прозрачный пар, рассеивающийся над медовым блеском монет. Но сердце Ярхо остановилось, а горло забил гранит.