Значит, не быть Рацлаве женой Сармата-змея. И умирать ей гораздо раньше летнего солнцеворота — главное, чтобы об этом не узнал Ингар. Бедный Ингар, он не вынесет, если ему расскажут, что разбойники растащили его любимую сестру на кусочки.

…Дверь вынесли сильным плечом. Рацлава сидела, не шелохнувшись, пусто глядя наверх. Нельзя было понять, где ее кровь, а где — Шык-бета: в рдяных подтеках были ее руки и ложе атамана. Пятна расплывались на животе и на подоле, на груди, где свирель касалась одежды. На молочно-белых щеках остались багряные разводы, стекающие до шеи. Услышав шаги, Рацлава повернула к вошедшему лицо — мертвенно-спокойное, будто мраморное, и кровь на ее коже напоминала боевую раскраску.

Совьон, опуская обнаженный меч, переводила взгляд с распластанного Шык-бета на драконью невесту и от удивления не могла вымолвить ни слова.

ЗОВ КРОВИ VIII

Кригга медленно переступала босыми ногами по холодному камню. В ее косе терялись зерна винно-розового турмалина и гроздья слюды, прозрачной, будто слеза. Подол мягкого песочного платья, расшитого золотой нитью, клубился ниже лодыжек. Девушка, едва дыша, касалась пальцами шероховатых стен и боязливо шла вперед. Матерь-гора вывела Криггу в залу — исполинскую, напоминавшую чашу, выложенную базальтом с наполовину истертыми картинами древних сказаний. И над залой плескалось небо.

Девушка впервые за несколько месяцев увидела солнечный свет. Глаза резануло болью, но Кригга не прикрыла лицо. Лишь утерла брызнувшие слезы. Она хотела видеть это пылающее жаром солнце, с расплавленной желтизной которого не сравнились бы все янтари, цитрины и сердолики чертогов Сармата. Она хотела вечно стоять и, запрокинув голову, смотреть на это бескрайнее небо, голубее которого не было ни топазов, ни сапфиров. Не было у Сармата и кружева, способного превзойти веселые барашки облаков. Легкие, нежные, кипенные, они плыли над Криггой — девушка улыбалась и плакала одновременно, и в ее зрачках отражалась бездонная вышина.

Криггу разрывало чувство щемящего восторга. Не выдержав, драконья жена закружилась по зале, смеясь и простирая к небу руки: она уже и не верила, что однажды его увидит. Кригга танцевала долго — до тех пор, пока ее грудь не опалило. Ноги отяжелели, и девушке пришлось сесть, утирая с щек пот и слезы. Радости было столько, будто ее выпустили на волю. Кригга прижималась спиной к стене и, шевеля босыми ступнями, подставляла под солнце лицо — веснушчатое, с громоздким подбородком и светлыми ресницами, но такое счастливое.

А потом ветер сменился, и с неба дохнуло теплом. Кригга услышала звук — не то утробный рокот, не то громкий шелест. Ликование исчезло: девушка вскочила и вытянулась, как струна, желая, чтобы ее лопатки продавили неровный базальт залы.

Над исполинской чашей кружил дракон. Кригта смотрела на него снизу вверх и видела распахивающиеся кожистые крылья и пару лап, чешуйчатое брюхо и взметающийся хвост. Туловище Сармата перекрыло солнце, и на лицо Кригги легла тень.

Девушка облизнула пересохшие губы. Первой ее мыслью было бежать, бежать изо всех сил, но Кригга понимала: не убежит. А если даже и доберется до двери, вряд ли ее выпустит Матерь-гора. Сармат изогнул шею и повел крыльями, устремляясь вниз; гребни на его спине блеснули кроваво-алым. И от этого света глаза полоснуло ещё больнее. Кригга прижималась к стене так сильно, что хрустели кости: боялась, что ее заденет дракон. Но нет — в зале хватало места. И Сармат, выпуская из ноздрей бесцветный пар, тяжело, с царапающим звуком опустился на камень когтистыми задними лапами. Передних у него не было, и девушке показалось, что дракон должен был непременно завалиться и рухнуть, подмяв под себя голову. Вместо этого он выпростал крылья, прижимаясь к полу брюхом. Из его горла вырвался рев, и вокруг Сармата поднялись клубы мелкой базальтовой крошки.

Кригга старалась не дышать и не поддаваться страху. Она уже видела его такого — медного, огромного, могучего. Сармат не убил ее тогда, не убьет и сейчас — ведь не убьет, верно? Кригга думала, что она провела в одиночестве чудовищно много времени, не встречаясь ни с Маликой Горбовной, ни с Сарматом в теле человека. Но едва ли уже наступило лето.

У дракона были янтарные глаза. У мужчины, который взял Криггу в жены, — лишь янтарные прожилки в темном гагате. Сармат, неспешно сворачиваясь кольцом, ложился в середине залы и смотрел на девушку, склоняя морду. Кригга задышала чаще и глубже — грудь ее заклокотала. Не бояться не получалось. На вдохе алые пластины Сармата расходились, и между ними пробегали медовые нити. На выдохе из его ноздрей снова вылетали струйки пара.

Гребнистый хвост со скрежетом опустился на пол: Кригга не удержалась и вздрогнула. Может, она была далеко не самой смелой из женщин, но между ней и драконом, уничтожившим древний Гурат-град и одни боги ведают, сколько еще городов, — расстояние в дюжину локтей. Если бы Сармат захотел, то дохнул бы на Криггу пламенем. И занялось бы ее расшитое песочное платье, запылала бы длинная коса, и расползлась бы кожа, обнажая чернеющую плоть…

Сармат ударил хвостом второй раз и, изгибаясь, опустил голову на пол. «Будто домашняя кошка», — пронеслась мысль. Кригге понадобилось время, чтобы догадаться: дракон бил хвостом не угрожающе, а нетерпеливо. И почти игриво — так чего же он ждал? Собрав всю волю, девушка оттолкнулась от стены — и на первом шаге неизящно покачнулась, едва не упав. Идти к Сармату было еще страшнее, чем просто стоять. За первым шагом был следующий, и еще один, и еще — наконец Кригга приблизилась к дракону. Осторожно обошла его морду и оказалась сразу у бока. Затаив дыхание, медленно подняла руку и коснулась алых чешуй. Твердые. Горячие. Тут же между пластинами пробежала янтарная прожилка шире прочих, дохнуло жаром, и Кригга боязливо отдернула пальцы.

Сармат смотрел на нее, повернув шею. И в его глотке захлопал звук, напоминавший смех.

Кригга выдохнула, распрямила плечи и поправила закатившийся рукав. Она не чувствовала веселья — кто из них двоих жил на свете больше тысячи лет, а кто — всего шестнадцать? Кригге, возможно, полагалось быть безрассудной и летяще-любопытной, но ее еще в детстве считали сдержанным ребенком. Бабка и вовсе говорила, что она вырастет мудрой женщиной.

Нет. Не вырастет.

К гребням на спине Сармата с двух сторон была накрепко привязана петля — только руки каменных дев-марл могли сделать это. Ладони Кригги стали липкими, а к горлу подкатила тошнота.

— Не нужно, — выдавила она в надежде, что Сармат-дракон понимает человеческую речь. И призналась: — я боюсь.

Сармат не грозно, но отчетливо зарычал, сгибая ноги. Его спина опустилась ниже.

— Пожалуйста, — тихо повторила девушка, — не нужно.

Дракон снова ударил хвостом. Казалось, из-под шипов полетели искры. Кригга проглотила ком, наспех вытерла о платье вспотевшие ладони и взялась за один из наростов на медном боку. Взбиралась она медленно, то и дело соскальзывая, и думала, что вот-вот Сармат выйдет из себя и сбросит ее, такую неуклюжую. Лицо Кригги раскраснелось, а едва вьющиеся короткие прядочки, выбившиеся из косы, намокли. Когда бедра девушки коснулись спины Сармата, она некстати вспомнила, что под ней — тот, кто проводил с ней ночи, даже если в другом теле. И от этого хотелось провалиться сквозь землю, одернув задирающуюся юбку до самых пят.

Наконец Кригга вдела себя в петлю и затянула у талии толстую веревку. Оставалось надеяться, что узлы, завязанные марлами на гребнях Сармата, были достаточно прочными.

— Все, — глухо сказала она.

Сармат под ней шевельнулся, вздыбился, оттолкнулся лапами — Кригга не упала. Но сидеть на драконьей спине было неудобно: жестко и немного скользко, и девушка не знала, как удержится в небе. Она и верхом на коне ездила дурно. Сармат поднялся, вскинул морду и расправил крылья — их, даже в полном размахе, не сжимала базальтовая зала. Кригга что есть мочи вцепилась в гребни Сармата и побелела.